Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

— О Пипа! — стонет она.

— Идиотка! — восклицаю я.

— Вашей честной компании недостает лишь Ого Пальмы, — говорит Трам. — Вот поймаем его, и будет полный комплект.

Один из фараонов надевает наручники Огрезе. Потом вижу, что все смотрят в одну сторону, посмотрел туда и я.

Ого Пальма в своем зеленом комбинезоне бежит вдоль кромки поля, держа за руку Черного Свитера.

И на лету лупит репортера трубкой по голове.

Не прошло и двадцати секунд, как и Ого Пальма с наручниками на запястьях присоединился к нашей группе.

Черный Свитер валяется на земле, и какие-то типы безуспешно пытаются привести его в чувство.

— Кто бы мог подумать, что мы соберемся здесь все вместе? — вопрошает Трам.

Ого Пальма смотрит на меня и опускает глаза.

— Этот скот в свитере удрал, и я погнался за ним, — говорит он.

— Черт побери! — восклицаю. — Так вы все дело погубите.

Черный Свитер наконец пошевелился.

— Где тут телефон? — спрашивает.

Ударом ноги снова погружаю его в сон.

— Не хватает лишь команды, — говорит Трам. — Но похоже, она вообще не появится. А мы, пожалуй, можем идти.

Тут к нему подбегает фараон.

— Лейтенант, выйти невозможно, — докладывает он. — Толпа напирает на ворота и пытается их свалить.

— Сядем в машины и проедем, полиция мы или не полиция? — откликается Трам.

— Дело в том, что, если отворить ворота, толпа прорвется на стадион, — говорит фараон.

— Почему бы нам не посмотреть игру, — предлагаю я, — раз уж мы здесь?

— В Центральном управлении тебя ждет игра куда важнее, — говорит Каучу.

Он подергивает ногой в двадцати сантиметрах от моей.

Поднимаю ее и одним ударом перекидываю Каучу точно в центр поля.

— Господин лейтенант, — говорит один из фараонов. — Скоро «Апатиа» выйдет на поле. А еще через четверть часа, поскольку «Буйни-клуб» на поле не появится, она вернется в раздевалку, и толпа разойдется. Тогда и мы сможем уйти.

Человек тридцать фараонов приклеиваются ко мне и Ого Пальме, и нам остается только ждать.

— Ну а пока, — говорит Трам, — не скажешь ли ты, где находится команда!

— Узнаешь об этом через четверть часа, — отвечаю.

Глава десятая

Кто бы мог подумать? Только не я. Заслужил я пачку ассигнаций или нет? Такой игры я никогда еще не видел.

Все сразу, черт побери, рассказать невозможно.

В тот самый момент, когда случается одно событие, происходит и много других, и чтобы рассказать все по порядку, надо терпеливо выстраивать их в ряд.

Между тем события не следуют одно за другим, а случаются все разом.

Пока, например, происходило то, о чем я рассказываю, стадион заполнялся зрителями.

Вскоре их набилось столько, что еще немного, и они выплеснутся наружу, за чашу стадиона.

И это вовсе не молчаливая толпа.

Она волнуется и шумит так сильно, что порой заглушает пулеметные очереди репродукторов.

Людское море движется по ступенькам вниз и сталкивается с людским морем, которое движется по ступенькам вверх.

Там, где два моря встречаются, люди взлетают ввысь, как пенные брызги волн.

В жизни не видал столько знамен сразу. И почти все — желто-розовые, Если и попадается иногда фиолетово-голубое, его тут же захлестывает людской прибой, и оно исчезает.

Наша группа стоит у кромки поля, там, где оно делится надвое.

Наши приключения, судя по бурным воплям, которыми сопровождается известие о каждом новом эпизоде, воодушевляют зрителей.

Внезапно громкоговоритель завопил еще громче, и толпа стихла.

По стадиону разнесся столь зычный голос, словно у диктора вместо голосовых связок телеграфные провода.

— Объявляем состав «Апатиа». Номер первый — Киса, номер второй — Пропалло, номер третий — Крохотули, номер четвертый — Перекатино, номер пятый — Уморили, номер шестой — Стандарт, номер седьмой — Петарда, номер восьмой — Тузи, номер девятый — Кортизон-два.

Имя Кортизона-два встречено яростным воплем и звонким нескончаемым свистом.

Все же мне удалось услышать и номера остальных игроков:

— Номер десятый — Джимми Короста, номер одиннадцатый — Затмилло.

— Под девятым номером должен был играть Орала Капустини, — говорит один агент другому, — тот самый, которого пристукнули вон те двое.

И кивает в сторону Ого Пальмы и Огрезы.

Отвожу ногу назад и опираюсь подошвой о его галстук.

Даже не оборачиваюсь поглядеть на эффект.

Соображаю, что любой ценой надо спуститься в раздевалку и раздобыть кое-какие доказательства.

Я уверен, что найду их.

Но я уверен и в том, что спуститься в раздевалку мне не удастся.

А тогда все пойдет вкривь и вкось.

Репродуктор снова взревел, и весь стадион замолчал.

— Мы не можем объявить состав «Буйни-клуб», так как команда еще не явилась. Предупреждаем зрителей, что если «Буйни» не появится на стадионе спустя четверть часа после выхода на поле команды «Апатиа», то эта последняя будет объявлена выигравшей со счетом два ноль.

Крики, свист и топот возобновились с новой силой.

Солдаты и полицейские агенты бросаются во все стороны. На поле летят бутылки, подушки, книги и люстры.

Поворачиваюсь к лейтенанту Траму.

— Ты твердо решил арестовать игроков «Буйни», едва они выйдут на поле? — спрашиваю.

— Мы их еще раньше арестуем, — отвечает Трам. — У ворот стадиона. Сюда им никак не добраться.

— Большую ответственность на себя берешь, — говорю.

— За меня не волнуйся, я все согласовал с начальником полиции и с властями.

— Игроки ни в чем не виноваты, — говорю. — Это будет огромной твоей промашкой.

— На них падают серьезные подозрения, — отвечает Трам. — Они не явились в Центральное полицейское управление, мы искали их повсюду, вот теперь пусть за все и расплачиваются.

— Вы схватили меня — вам этого мало? — говорит Ого Пальма.

— Это ты убил Капустини? — спрашивает Трам.

— Если дадите моей команде сыграть, можете считать, что я.

Трам вздыхает, глубоко-глубоко.

— Значит, признаешься! — восклицает он.

— Не будь ослом! — говорю я Ого Пальме.

И тут буря аплодисментов и свист заставляют нас вытянуться по стойке «смирно».

Из раздевалки вслед за главным судьей и боковыми судьями выбегают на поле игроки «Апатиа».

Фоторепортеры пятятся назад, становятся на колени, катаются по земле, слепят бегущих вспышками блицев.

Смотрю на рассыпавшихся по полю игроков. Одни прыгают, другие бьют по мячу, третьи делают приседания, четвертые занимаются дыхательной гимнастикой.

Узнаю всех, кого я видел за столом в «Завитушке».

Похоже, они переварили все то гнилье, которым их потчевали вчера вечером. Сейчас лица у всех довольные.

Джимми Короста тоже улыбается и прыгает.

Должно быть, он хорошо отдохнул сегодня ночью на подушке своего тренера.

Еще бы! Слабительное, которое предназначалось ему, выпил я.

Сейчас ровно четверть третьего.

— Скоро сможем уйти, — говорит Трам.

Огреза глядит на меня с немым вопросом: когда же я начну действовать?

Не осмеливаюсь посмотреть ей в глаза.

Перевожу взгляд на поле.

Джимми Короста подпрыгнул, а потом как-то странно задергал ногами.

Друзья, кажется, я все понял и не спускаю с него глаз.

Постепенно его движения становятся все более странными и замедленными.

Он ударяет по мячу и валится на траву.

Поднимается, делает пробежку, дробно стучит ногами и опускается на колени.

Потом снова начинает трусить по полю, но так, словно оно усеяно яичной скорлупой.

Прошло всего пять минут.

Вижу лицо Джимми Коросты. Рот его перекосился от боли.

Навстречу ему бежит тренер.

— Идиот! — кричит он. — Что с тобой?

Он всего в нескольких метрах от нашей группы, и я слышу каждое слово.

— Больше не могу, доктор, больше не могу, — стонет Джимми Короста.

Садится на землю и обхватывает ногу обеими руками.

Вижу, что он плачет.

Тренер хватает его под мышки и выволакивает с поля. И все это происходит рядом с нами.

— Вот он, — говорю я Траму, — можешь надеть на него наручники.

— Кто «он»? — недоумевает Трам.

— Убийца, которого ты ищешь, — говорю.

Тренер «Апатиа» вскакивает, подбегает и шипит мне в лицо:

— Чей убийца?

— Капустини, — отвечаю.

Он пытается схватить меня за галстук, но я ударяю его коленом в подбородок, и он валится на траву.

Рывком разрываю наручники, хватаю Джимми Коросту за шею и подтаскиваю к нашей группе.

Поворачиваюсь к Траму.

— Пошли кого-нибудь в раздевалку «Апатиа», — говорю, — там должен быть шотландский рюкзак, а в нем одна бутса. Правая.